| « Апрель 2024 » | ||||||
| Пн | Вт | Ср | Чт | Пт | Сб | Вс |
| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 |
| 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 |
| 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 |
| 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 |
| 29 | 30 | |||||
С рассветом 13-го августа, замечено было, что неприятель усилился в завалах между передними башнями; пешие партии горцев обошли садами западную часть цитадели, заняли башни на продолжении городской стены к юго-западу и отсюда стали наносить сильный вред гарнизону. Чтобы оттеснить неприятеля из занятых им пунктов, назначена была из города колонна охотников на вылазку.
Кази-Мулла, узнав от разбежавшейся из завалов толпы, что дербентцы заняли передовые башни и, оттеснив горцев, сами хотят укрепиться на их позиции, немедленно двинул из резерва своего сильную колонну, приказав ей сбить дербентцев и снова занять передовые башни. С приближением этой колонны, завязалась жаркая перестрелка, и дербентцы, уступая превосходству сил, принуждены были отступить к городу, потеряв ранеными трех человек.
В вылазке и в сопровождавших ее перестрелках принимали деятельное участие служивший тогда рядовым в дербентском гарнизонном батальоне Александр Бестужев и Курин-ского пехотного полка штабс-капитаны Жуков и Корсаков. Бестужев своей храбростью обращал на себя особенное внимание не только начальства, но и жителей Дербента.
По возвращении охотников наших, перестрелка горцев с горожанами продолжалась почти целый день, то, умолкая, то, усиливаясь на каком-либо пункте северной стены. По временам конные партии появлялись между садов на северной стороне, удачно преследуемые ядрами из крепостных орудий. Засевшие в садах и в башне на западной стороне горцы ружейным огнем наносили чувствительный вред гарнизону цитадели: из рядов его, в течение дня, выбыло раненым один унтер-офицер и убитыми двое рядовых. Чтобы вытеснить горцев из садов и из занятой ими юго-западной башни, наскоро была возведена батарея, которая весьма удачным действием картечью по завалам к вечеру достигла своей цели. На этой батарее отличился батальонный кузнец Гусев, который так метко наводил орудие, что каждый выстрел выносил из завалов двух-трех горцев.
В ночь с 13-го на 14-e августа, в цитадели были кончены укрепления грудной обороны, траверсы и новая батарея на западной стене. В городе по-прежнему, всю ночь продолжался огонь по северной стене. Около полуночи загорелась сильная перестрелка у главных или средних городских ворот (Кырхляр Капы). Частые залпы и вспыхнувшее зарево обнаружили, что неприятель, пользуясь темнотой ночи, подвез фашинник, с намерением, под-жечь ворота и потом овладеть городом. По счастью, бдительность и отвага, ночного, прикрытия на стене уничтожили этот замысел: горцы, потеряв двух человек убитыми и много раненых, принуждены были удалиться на Кифары.
14-го августа, утром, замечено было, что неприятель усилился на кладбище Кырхляр, занял там две часовни и мечеть, поставил на их крышах несколько значков и, рассыпав застрельщиков между могильными памятниками, стал наносить урон занимавшим северную стену дербентцам. В то же время значительная часть горцев рассыпалась с той же стороны по садам, до самого берега Каспийского моря. Чтобы вытеснить их из занятых ими позиций, предназначена была вылазка из дербентских охотников, для подкрепления которых наряжены две роты Куринского полка и одно легкое орудие. В десять часов утра, горожане-охотники, предводимые почетнейшими беками, вышли из го¬рода через средние или главные северные, а роты куринцев в нижние или дубарские ворота. Неприятель, заметив движение наших войск, направил партии свои с Кифаровъ в помощь горцам, расположенным на кладбище.
С обеих сторон завязалась жаркая перестрелка. Колонны наши, прикрываемые выстрелами из крепостных орудий, действовавшими картечью, мужественно подошли к кладбищу и дружным натиском принудили неприятеля отступить. В то самое время, как подоспевший с Кифаров резерв, заняв часовни на кладбище, старался удержать за собою эту выгодную позицию, роты куринцев, увлекаемые примером своих командиров Жукова и Корсакова, после жаркого часового боя, бросились к часовням и овладели кладбищем, пре-доставив дербентцамъ преследование бежавшего на Кифары неприятеля, поражаемого картечью и метким ружейным огнем куринцев. Трофеями этого памятного для Дербента дня был один значок, отбитый на кладбище.
Он стоял на крыше крайней часовни. Когда колонна наша повела атаку на кладбище, рядовой Куринского полка Удалов, прокравшись между памятниками к часовне, взобрался по лестнице на крышу и уже протянул руку, чтобы завладеть значком, как увидел на противоположной стороне крыши сторожевого горца, все внимание, которого было обращено на происходившую впереди перестрелку. Услышав за собою шум, горец одно мгновение обнажил шашку. Между Удаловым и мюридом завязалась борьба на смерть. Значок, переходя из рук в руки, наконец, остался добычею храброго рядового, а горец, проколотый штыком, свалился с часовни. Отступление или, правильнее сказать, бегство неприятеля было так поспешно, что он не успел подобрать тела своих убитых. С нашей стороны на этой вылазке раненых было трое рядовых куринцев и пять человек горожан; в числе последних почетный хаджи Мамед-Усейн-Бек, шедший во главе дербентских охотников.
Оттеснив неприятеля к Кифарам, колонны наши с радостными криками возвратились в город, и затем до вечера того же дня артиллерийские выстрелы из цитадели преимущественно направлены были на Кифары. Удачное действие нашей артиллерии побудило Кази-Муллу, в ночь с 14-го на 15-е число, оставив кифарскую позицию, перейти со значительной партией горцев на южную сторону Дербента и расположиться в саду, принадлежавшем поручику милиции Гусейн-Беку, в четырех верстах от города. В ту же ночь, по рас-поряжению коменданта крепости, были спущены из цитадели два чугунных крепостных орудия и поставлены на предварительно устроенной, около третьих ворот южной город-ской стены, батарея, для обстреливания, как самой стены, так и впереди лежащих садов и кладбища.
Так как неприятель обошел город с трех сторон, прервал сообщение его с окрестностями и, по полученным сведениям от захваченных им в плен двух дербентцев, успевших бежать, заготовлял лестницы и фашинник, намереваясь повести атаку с южной стороны, где городская стена была гораздо слабее северной, то немедленно сделано было распоряжение: те из жителей города, которые не имели ружей, но могли владеть ими, получили их из артиллерийского склада, откуда каждодневно все горожане принимали также и боевые патроны. К батарее южной стены подвезены были снаряды и, для прикрытия ее, назначена часть пехоты из гарнизона. Кроме того, приказано было городским жителям занять южную стену, подобно северной, и, сторожить за действиями и движениями неприятеля.
Перестрелка с северной стороны хотя не умолкала, однако горцы, потеряв энергию от предшествующих неудач, не решались приближаться к городу. В тот же день, к вечеру, замечено было, что из садов южной стороны толпа пеших горцев провожает к городу конного человека. Всадник этот держал прикрепленный к палке белый платок – признак парламентера. Навстречу ему выслано было нисколько комендантских есаулов и горожан. Толпа конвойных горцев остановилась, а парламентер смело подъехал к встречающим. Оказалось, что этот всадник (табасаран) был подослан от Кази-Муллы не для переговоров о сдаче города, но с возмутительными воззваниями к жителям. При обыске найдено было у него более двадцати экземпляров прокламаций, писанных на арабском языке. Часть их он успел бросить в окружавшую его толпу любопытных. Из показаний мнимого парламентера обнаружилось, что Кази-Мулла, действительно, оставил кифарскую позицию, потому что направляемые из цитадели гранаты, удачно падая в его стан, наносили ощутительный вред его скопищам; притом, переход главных сил на южную сторону давал ему следующие выгоды:
…Новые воззвания Кази-Муллы проникли в город неизвестно каким путем. Между жителями секты Шаи (шииты. – Ред.) распространилась молва, будто бы сунниты ведут с неприятелем тайные переговоры и, из сочувствия к своим односектантам, намерены указать им ночью путь в город. Почетнейшие из шиитов, явившись к коменданту, просили его принять меры к ограждению города от неминуемой опасности. Не имея ни времени, ни возможности поверить в какой степени было справедливо возводимое шиитами на суннитов подозрение, комендант в тот же день, приказал однако семействам почетных жителей секты Сунни перебраться в цитадель, где они и служили как бы аманатами за верность остальных своих одноверцев.
Неприятель, как выше сказано, обойдя город с трех сторон, отвел в тот же день, т. е. 15-го числа, воду, проведенную в город посредством труб из родников западной цитадели. Недостаток воды был для осажденных тем чувствительнее, что, кроме фонтанов город не имел других источников, вода же, направленная в город из реки Рубаса по канаве, была горцами также отведена. Наконец и цитадель была лишена воды, потому что фонтан вне крепости, откуда получалась вода, равным образом была во власти неприятеля. Оставался один колодезь, давно заброшенный, с весьма недостаточным количеством ключевой воды. На очистку его комендант тот же час обратил внимание, и, против всех ожиданий, колодезь дал такое количество чистой воды, что жители могли наполнять ею свои кувшины. Как бы в оправдание аксиомы, что одно счастье приносит за собою другое, в стане импе-ратора Петра Великого, где были расположены роты Куринского полка, открыт был другой обильный колодезь.
Того же 15-го числа, комендант крепости, по причине занятия неприятелем всех сухопут-ных сообщений, не имея возможности известить начальствующего в Прикаспийском крае войсками, генерал-майора Коханова, о блокаде Кази-Муллою Дербента и о намерении его штурмовать город, убедил проживавшего в Дербенте рыбопромышленника Дроздова доставить морем донесение в крепость Бурную (впоследствии упраздненную), где в то время генерал Коханов находился с отрядом для удержания в спокойствии владений шамхала тарковского.
18-го числа, после полудня, от выбежавшего из садов южной стороны дербентца, захва-ченного в плен горцами в виноградниках, получено было сведение, что 20-го августа Кази-Мулла намерен штурмовать город. Вследствие этого в ночь на 19-е число, были приняты усиленный меры военной осторожности на стенах, и город с трепетом ожидал решительной минуты нападения. Как для ободрения жителей, так и для наблюдения за подоз-рительными людьми, из религиозного фанатизма сочувствовавшими успеху Кази-Муллы, расположена была между ними по стенам часть нижних чинов гарнизона. Горожане, видя среди себя русских солдат, с большим усердием работали по вооружению стен и готовились отстаивать город.
Ночь на 19-е число гарнизон и все вооруженные жители провели на стенах Дербента. Около десяти часов ночи небо покрылось тучами, и вскоре полил проливной дождь. Перестрелка на стенах постепенно становилась реже и реже и, наконец, прекратилась. Темные тучи, охватившие весь горизонт, предвещали сильную грозу, которая действительно и разразилась. Ночь для осажденных показалась бесконечной, мучительной. С рассветом 19-го числа, небо прояснилось; но, к общему удивленно, из неприятельских завалов не разда-вался ни один выстрел; окрестные сады как будто опустели. Смельчаки-дербентцы один за другим начали влезать на возвышенные места городских стенъ, как бы вызывая горцев на бой; но в неприятельском стане царствовало прежнее безмолвие.
Радостная весть об отступлении неприятеля разнеслась по городу, и дербентцы, предводимые своими беками, бросились в сады на южную сторону; но и сады уже были очищены. Кази-Мулла, получив сведения из Кара-Кайтага о движении на по-мощь Дербенту генерала Коханова, с двумя батальонами пехоты, сотнею казаков и взводом артиллерии, поспешил снять блокаду и потянулся со своими скопищами во внутрь Табасарани. Почти вслед затем прибыл нарочный от генерала Коханова с известием, что отряд ночевал в 30 верстах и к вечеру прибудет в город…
Непосредственный участник обороны Дербента А. Бестужев-Марлинский отмечал все подробности происходящих событий:
«…Везде сверкали штыки и сабли; на углах крепости виднелись в высоте артиллеристы, заряжающие орудия. Барабаны гремели. Город, не видавший в течение тридцати лет ничего воинственного, превратился вдруг в боевой стан. В семь часов запылали куринские казармы… Рассеянные толпы неприятельской пехоты показывались по всем дорогам и садам, вея белыми значками. Пушка заревела с крепости, - ядро запрыгало между врагами, и клики вражды с обеих сторон огласили воздух… Пальба не умолкала. Жители сгоряча не жалели пороху; всякий хотел доказать свое удальство или усердие… Пушечные выстрелы держали такт в этой увертюре… Под вечер вслед за одним капитаном, я сел на коня и поскакал к морю проведать, что там делается. Виноградные сады, перерезанные канавками и терновыми оградами, подходят там почти вплоть к стенам города. Пользуясь этим, неприятельские стрелки пытались подползать шагов на тридцать. Всхожу на стену подле Кизлярских ворот, - такая пальба, что небу жарко!… Горцы хотят выручить тела товарищей, - все напрасно. Бедняга раненый бился под трупами, выбрался, пополз, порывался перелезть через плетень и, вновь пробитый многими пулями, повис поперек…Вперед, вперед!.. Чего жалеть! Вот несут и русского раненого… Реже и реже летели навстречу угрозы и пули. Наконец вечерний намаз укротил перепалку. В течение этого дня неприятель обходил город, с горской стороны занимая гребни холмов, а с кубинской – сады.
Мне впервые удалось быть в осажденном городе. И потому я с большим любопытством обегал стены. Картина ночи была великолепна. Огни вражеских биваков, разложенные за холмами, обрисовали зубчатые гребни их то черными, то багровыми чертами. Вдали и вблизи ярко пылали солдатские избушки, сараи, запасные дрова. Видно было, как зажигатели перебегали, махая головнями. Самый город чернел, глубоко потопленный в тени, за древними стенами; но зато крепость, озаренная пожаром, высоко и грозно вздымала белое чело свое…Так прошла первая ночь».
В ночь с 26 на 27 августа, узнав о приближении отряда генерал-майора Коханова, Гази-Мухаммад снял осаду, оставив на месте своего бывшего лагеря часть провианта, несколько оседланных лошадей, часть рогатого скота и около 200 лестниц, которые были приготовлены к штурму. Отступив от Дербента к горам, имам расположился в
…Пополудни того же дня прибыль генерал-майор Коханов. Расспросив подробно обо всех обстоятельствах блокады, он поблагодарил коменданта за благоразумные распоряжения, а войска и жителей за стойкость и усердие при защите города. Дербентцы опять просили дозволения идти по следам Кази-Муллы: но генерал Коханов, зная хорошо табасаранскую местность, отказал им, как по причине утомления войск гарнизона и его собственного отряда, так и потому, что в лесистой Табасарани нанести поражение Кази-Мулле с малым отрядом какой мог быть отделен из Дербента, было невозможно.
По осмотре дербентских садов с южной стороны, найдено было в саду поручика милиции Гусейн-Бека, где помещался сам Кази-Мулла, более 200 туров и 50 лестниц, приготовленных для штурма.
Город, избавившись от опасности, повеселел, но грозно-воинственный вид его, оставался еще долго…»
Последний отправился в соседний Табасаран и разбил лагерь в аулах Гюмеда и Дуках, где в это время жила семья муршида Мулла Мухаммеда. Там Кази Мулла женится на дочери муршида, и на время распустил свои войска, чтобы дать им немного отдохнуть, так как намеревался еще раз, причём со стороны моря, осадить Дербент.
Последняя неудача, умножила число приверженцев Кази-Муллы, особенно в среднем Дагестане, так что в
Письма из Дагестана. Александр Марлинский
Дербент, 1 сентября 1831 года.
«…Завет спокойствия Дагестана был заключен. Но чтобы упрочить оный, командующий разместил войска в с.-Карабудах-Кенте, в Гиллях, в Буйнаке, в Уйтамише. То была живая цепь, наложенная на Табасарань, в которой умы еще волновались. Сардарь наш ведал, что присутствие Абдурзах-кадия и других беков, ревностнейших поборников
Кази-муллы, было закваскою мятежей в среде буйных табасаранцев, и для того послал к изменникам доверенных людей от имени почетных дербентских жителей, уговорить их предаться великодушию русских. …Это принудило генерал-адъютанта Панкратьева, главноуправляющего Закавказским краем, по отбытии графа Паскевича-Эриванского в столицу, отрядить для усмирения Табасарани два батальона 42-го егерского полка, с несколькими сотнями ширванской конницы. Отряд этот поручен был храброму полковнику Миклашевскому, тому самому, который в 1828 году с цепью стрелков сбил турок с Топдагского кладбища, втоптал их в ворота Карса, ворвался с ними вместе внутрь и был главным виновником внезапного взятия этой крепости. Он промчался грозой по Табасарани, по непроходимым лесам и крутизнам, имел сражение на горе Гарбакурани, при Каруль-Гуа, при Нетарин-Гирве (Нит1арин гур), спалил девять селений, покорил новый магал, заставил присягнуть старшин прочих, - но, вдруг отозванный в Ширвань, ушел из Дагестана [Тому причиной были сборища турецких войск на границе. (Примеч. автора.)]. Экспедиция его продолжалась пятнадцать дней; но долго будут помнить в горах Кара-полковника (то есть черного), как называют его горцы. В это самое время слухи о намерении Кази-муллы напасть на Дербент возросли до вероятия».
Из “Журнала командующего войсками Закавказья ген.-адъют. Панкратьева с 28 августа по 15 сентября” об осаде Дербента восставшими горцами.
15 сентября
Ген.-м. Каханов от 20 августа извещает о выступлении своем из сел. Кафыр-Кумук к Дербенту. Получив сведение, что Кази-Мулла блокирует кр. Дербент, ген.-м. Каханов немедленно двинулся к оной… Он же от 30 августа извещает о приближении вверенного ему отряда к гор. Дербенту и представляет рапорты и. д. дербентского коменданта м. Васильева с известиями, заключающими подробность блокады гор. Дербента Кази-Муллою.
Мятежник сей с собранными им скопищами, простирающимися до 8 тыс., обложил крепость 20 числа августа, прервал всякое сообщение оной, как с отрядом ген.-м. Каханова, так и с южным Дагестаном.
Кази-Мулла, приблизившись к Дербенту, отправил письма к м. Васильеву и жителям, требуя сдачи крепости. Не получив никакого ответа на сие дерзкое предложение, он с 20 по 26 число ежедневно предпринимал нападение для стеснения и взятия крепости, старался лишить гарнизон воды.
Ген.-м. Каханов от 2 сентября доносит, что Кази-Мулла находится в Табасаране, в местечке Гимейды и распускает слухи о намерении напасть на вверенный ему отряд и на кр. Дербент.
8 сентября постоянный преследователь имама - Каханов осаду с города снял. Гази Магомед укрылся в горах Табасарани, где организовал усиленную оборону против наступающих русских отрядов.
16 сентября в Шемаху прибыл Панкратьев и целый месяц пытался мирным путем усмирить горцев. Переговоры и уговоры не подействовали. В конце - концов 16 октября русские вступили в горы и провели два сражения и разрушили 20 аулов. 23 октября Табасарань сдался на милость победителей, но при этом законы шариата в этих областях были сохранены.
Сего числа я прибыл в гор. Старую Кубу и сделал все предварительные распоряжения для действия против мятежников. Ген.-м Каханов от 12 сентября представляет рапорт дербентского коменданта м. Васильева, из коего видно, что Кази-Мулла с частью мятежников удалился из Табасарана и отступил по направлению к кр. Бурной.
ЦГВИА, ф. ВУА, д. 6251, лл. 139—141. Подлинник.
УСМИРЕНИЕ ТАБАСАРАНИИ
Почти ежедневно получая из Дагестана сведения одно неблагоприятнее другого, генерал Панкратьев направляет туда отряды полковника Миклашевского и князя Дадиани для наведения порядка.
Одновременно Панкратьев рассылает по обществам воззвание с требованием подчиниться русскому оружию. «С храбрыми и победоносными войсками Государя Императора, – говорилось в нем, – я иду в ваши владения истребить бунтовщиков и спасти народ от бедствий и разорения… Нельзя удивляться и не сожалеть о тех, которые соединяясь с коварным и лживым Кази-Муллой, веруют ложным словам его… Если после прочтения сей прокламации какие лица или селения передадутся ему, Гази-Мухаммаду, который усиливается разорить до основания Дагестан, или же примут его к себе, либо решатся помогать ему в чем-нибудь, подвергнутся строжайшему наказанию и совершенному истреблению. Тот, который поймает Гази-Мухаммада и отдаст его в руки российского начальства, получит вознаграждение в 1200 руб. сер. Семейство сего человека и родственники его будут находиться под особым покровительством российского правительства, милостями коего будут они всегда пользоваться. Конечно, и сам Бог наградит его за избавление народа Божьего от покушения коварного обманщика».
Прокламация генерала осталась однако без ответа. 22 сентября объединившиеся отряды были вверены общему командованию генерала Коханова, оставившего вместо себя в шамхальстве полковника Басова. Последний по приказу Панкратьева 17 сентября выступил в Хан-Мамед-Кала и без сопротивления занял его. А в это время в
30 сентября Панкратьев прибыл в Дербент и после комплектования отряда решил двинуть одну колонну под командой полковника князя Дадиани к аулу Хучни (Северный Табасаран), другую под началом полковника Миклашевского в аул Дювек (Северный Табасаран) и третью - под командой полковника Басова к аулу Маджалис.
У аула Хучни князь Дадиани столкнулся с 700 горцев, которыми руководил Абдуразак Бек Табасаранский. В жарком бою, по словам российских историографов, погибло около 200 горцев, тогда как у русских всего 1 человек. Такие «приписки» были характерны для отчетов, донесений и рапортов российских военачальников. Хучни был занят и отдан на разграбление отряду. На следующий день, выступив из аула, отряд вновь был атакован Абдуразак Беком, и только наступившая ночь на этот раз спасла отряд от поражения. Получив подкрепление, Дадиани дошел до аула Имейде (родной аул Абдуразак Бека) и стер его с лица земли. 8 октября, соединившись с отрядом Басова, Дадиани вернулся в Хан-Мамед-Калу. Таким образом, первая операция по наказанию табасаранов была успешно завершена: истреблено 20 селений, большая потеря в живой силе, взято в плен около 100 чел., отбито много скота. Вторая операция заключалась в овладении «неприступной твердыней Табасарани» полковником Миклашевским. Дорога лежала из Хан-Мамед-Калы на Великент, урочища Гяур-тапу, Казыбек-Керпи, Алмалы-Улам к аулу Дювек. С невероятными трудностями отряд добрался до Дювека, располагающегося в ущелье, на скате большой горы. Река Дарбах, извиваясь в крутом и широком русле, образовывала перед аулом изгиб. Правый ее берег против аула был затянут вязким болотом, а дремучий лес обнимал все пространство. Этот аул был своего рода складом и хранилищем всего имущества восставших сел. Пустив в атаку кавалерию, которую встретил ураганный огонь горцев, а затем пехоту, Миклашевский медленно, но верно продвигался к Дювеку и после тяжелого боя овладел им. Все, что невозможно было увезти с собой из аула, было сожжено, в том числе и большие запасы хлеба. С наступлением темноты отряд отошел от аула, и на огромной поляне Миклашевский приказал разжечь повсюду костры, давая тем понять, что войско сделало стоянку для отдыха, а сам дал команду войскам отойти назад. Горцы, предполагая, что русские отдыхают после празднования своей победы с тем, чтобы завтра наступать на Хустиль, занялись обороной этого аула и таким образом дали возможность русским уйти без преследования.
4 октября отряд вернулся в Хан-Мамед-Кала. Показав на табасаранах пример «быстрого и решительного наказания виновных», Панкратьев распространил по Дагестану свою прокламацию, в которой говорилось: «Вы видите, что российское непобедимое войско проникает везде и что ему нет никаких препонов, неприятели наши нигде не могут от нас скрыться, ни на вершинах снеговых гор, ни в самых глубоких долинах… Просите Бога и великого Государя нашего о помиловании, придите ко мне с раскаянием покорности, и вы будете прощены…. Перестаньте верить ложным обещаниям изменника Кази-Муллы, которого не Бог, а черт побудил проливать мусульманскую кровь и наносить несчастье Дагестану. Каждое селение, которое пришлет депутатов с покорностью, будет великодушно прощено, но горе тем, кто осмелится противиться приказаниям русского начальства и в безумии своем поднимут оружие против непобедимого русского воинства».
«ПОХОД В ДАГЕСТАН ГЕНЕРАЛ-АДЪЮТАНТА ПАНКРАТЬЕВА В 1831 ГОДУ. Лагерь близ с. Джимикент, 15 окт. 1831.
Вот состав этого соединенного отряда: два батальона Эриван-ского карабинерного, шесть рот Куринского, два батальона Апшеронского и два батальона 42-го егерского полков, при девятнадцати орудиях и четырех горных единорогах. Конница состояла из донского казачьего Басова полка, из трех полков конно-мусульманеких и одного конно-волонтерно-го, да сотни две куринской и бакинской конницы; всего пехоты около 3500 человек, а кавалерии до 3000. Наконец мы ожили. Муж боя и совета прибыл в Дербент 30 сентября. Добрая слава задолго предлетела ему в Дагестан. Его приезд ободрил новых подчиненных надеждою, а прежних сослуживцев уверенностию в успехе. Солдаты зашевелились, и, несмотря на слякоть, кружки около огней росли. "Когда же? скоро ли в дело?" - слышалось повсюду; но болезнь держала вождя нашего на ложе, а ненастье - отряд на месте. Между тем командующий войсками не терял времени. Не щадя себя на пользу отечества, он, борясь с болезнью, неутомимо занимался делами края и, прежде чем прибегнуть к трехгранным доказательствам, пытал все средства убеждения, - а он владеет им в совершенстве. Прокламации его, написанные цветистым слогом Востока, рассеивались в ущелья, где таились мятежники. Глядим: мало-помалу старшины окружных селений потянулись в Дербент с повинною и жители сползались из нор на прежние пепелища. В тиши и в тайне готовились важные события. И вот, на ночь 2 октября, вовсе неожиданно упали палки на барабан... Зовут фельдфебелей к адъютантам: приказ выступить налегке. Куда? зачем? - никто не знает, не ведает. Но тайное тогда - теперь уж не тайна. Командующий нами сделал мастерское распоряжение. Зная, что табасаранцы решились защищаться до крайности и готовы собраться в один миг в то место, куда направлено будет нападение, он разделил войско на три отряда, чтобы развлечь их силы, обманув их ожидания. Полковник Басов должен был сделать диверсию вправо на Маджалис; полковник князь Дадиан - влево в Кучни; главный, то есть средний отряд, назначенный действовать прямо от Вели-кента на Дювек, поручен был храброму полковнику Миклашевскому, и с ним-то в одиннадцать часов мы двинулись вперед, с двумя батальонами его полка, 42-го егерей, 1-го Куринского, с 1-м и 2-м конно-мусульманскими полками, при четырех орудиях.
В это самое время полковник Басов с казачьим своим полком, с двумя батальонами апшеронцев и двумя ротами куринцев при шести орудиях выступил на селение Маджа-лис, чтобы помешать каракайтахцам подать руку помощи вольной Табасарани. Между тем полковник Басов, слыша жаркую пальбу под Дювеком, решился идти туда прямо чрез гору, чтобы в случае надобности усилить отряд Миклашевского; но, вышедши на Дювекскую дорогу, он застал только зарево пожара и возвратный след наш. Подвиг был кончен. Со своей стороны полковник князь Дадьян, с двумя батальонами Эриванского карабинерного, с четырьмя орудиями и тремя горными единорогами, да с 3-м и волонтерным конно-мусульманскими полками, врезался в непроходимые доселе ущелья Табасарани. По стремнинам, но дебрям, по которым от века не слышался скрип колеса, проходил он с пушками, сражаясь на каждом шагу, поражая на каждой встрече. Двенадцать деревень легло пеплом на след русских; из них в важнейших, Кучни и Гюммеди (гнездо изменника Абдурзах-кадия), захвачена была значительная добыча и много пленных». Бестужев-Марлинский А. А. "Письма из Дагестана",
СВЕРКАЮЩИЙ ГАЗАВАТ. ИМАМ ГАЗИ-МУХАММАД. УСМИРЕНИЕ ТАБАСАРАНИ. Доного Хаджи Мурад
«Почти ежедневно получая из Дагестана сведения одно неблагоприятнее другого, генерал Панкратьев направляет туда